Язык — самая древняя технология, которая парадоксально остаётся самой неэффективной.
Если рассмотреть эволюцию языка (простите, я вам сейчас специально пытаюсь ногу отдавить), то можно проследить, что она сводится к упразднению устаревших слов, введению новых по необходимости, консолидации несущественных более оттенков, фонетической оптимизации и упрощению неоправданно громоздких конструкций. При этом современное слово не передаёт субъективный угол зрения говорящего значительно лучше, чем раньше.
Всю эту жуть можно сказать и более просто: эволюция слова сродни тупому топору с бесконечно улучшаемой рукояткой. Его становится всё удобнее держать, но всё так же несподручно рубить бамбук. Дурацкая метафора про топор передаёт смысл лучше, чем напыщенный, но детальный канцелярит.
Любая технология в истории человечества (готовка пищи, колесо, обувь, компьютеры) развивалась в тысячи, миллионы раз быстрее, причём в значимых аспектах. Сначала колесо должно хорошо крутиться и мягко везти, а потом уже выглядеть эстетично.
Язык же развивается медленно, стихийно, противоречиво, но во всём, кроме действительно нужного — передачи смысла. Как будто какой-то остроумный ханжа сверху решил: нате вам чрезмерно развитый мозг в придачу к обезьяньим инстинктам и способ общения, очень плохо позволяющий понимать и быть понятым. Бродить вам вечно в непроницаемом тумане и пестовать тягу к разрушению. Направлять её только на себя и на тех, кто сослепу попадётся под ноги.
Результаты плачевны. Союз мужчины и женщины, эта основа человеческого общества, вообще обречён на извечную трагикомедию. Их ещё и наловили с разных планет для верности. Вот так встречаются разные формы жизни, с Марса и с Венеры:
Она: Ты меня совсем не понимаешь!
Он: А чё ваще? Ты же сказала, что круассаны хотела!
Она: Ну я хотела не так, чтобы ты бросил пакет на стол и сказал: «они остыли, разогрей»!
Он: Но они ведь остыли!
Она: Да не в этом дело! Надо было на стол красиво поставить, кофе приготовить…
Он: Ты про кофе ничего не говорила!
…
А командная работа? 80% усилий направлено на то, чтобы понять, кто что имеет в виду. Почитайте любую деловую переписку, это же эпистолярный хоррор. Вам от боли захочется съесть из офисного холодильника все прошлогодние йогурты. Это при том, что Сизиф решает, что просто катить камень недостаточно для целевых квартальных показателей, придётся кидать его в баскетбольное кольцо на вершине горы.
Как вообще компании умудряются производить что-либо ценное? Как будто самые успешные просто открывают телепатию, а весь экзистенциальный ужас человеческого общения экологично сублимируют в службу поддержки.
Что с этим делать? Понятия не имею, я всего лишь ещё одна обезьяна с топором. По себе знаю, рубишь бамбук, паришься, а смысл уклоняется — часы усилий ради слабых отметин.
У тех, кто с садистским безумием упрямится, руки всегда по локоть в крови. Им вообще всё равно: бамбук или голова читателя. Возьмём последний круг ада — техническое письмо:
«Метод состоит в введении контролируемой втулки усилием руки последовательно через два кольцевых калибра. Втулка должна проталкиваться через проходной калибр и не должна проходить при проталкивании в непроходной кольцевой калибр. Диаметр проходного кольцевого калибра должен равняться максимальному, а непроходного — минимальному наружному диаметру сверткой втулки (в пределах допуска).»
Я не знаю, кто предпочитает такой ужас более гуманным занятиям, типа пыток и казней.
И это ещё полбеды, если вам надо просто в точности передать информацию. А художественное слово? Тут вообще работают только уловки.
Главная уловка — иносказание. Поэтому мы любим метафоры, абсурд, магический реализм, сюрреализм, сон как художественный приём. Нам сходит с рук что-то типа:
«Официант подошёл к нам с таким лицом, будто у них и правда мусор из кухни вывозят строго в 8:30.»
«С этой Золушкой ничего не получается. Мне еле хватает на тыкву, какая уж там карета? А туфельки сбрасывать она пока и не думает.»
«Он как радио. Хоть сквозь треск и прорываются осмысленные фразы, но в Петропавловске-Камчатском всё равно полночь.»
Попробуйте сказать подразумеваемое прямо и точно, но так, чтобы читатель не заплакал.
Другая распространённая уловка — показывай, а не рассказывай. Иначе не поверят, не воспримут, не вовлекутся. Нужно сказать не «Она его ненавидела», а что-то вроде «Когда называли его имя, она кусала губы и шёпотом добавляла ‘Задница!'». (Стырено у Чака Паланика, но неточно, а проверить лень.)
Или чтобы передать чувства: что угодно, но только не называть вещи своими именами. Иначе не прочувствуют. Нельзя сказать «Он наслаждался рассветом». Приходится декорации развешивать: ”Он успел застать минуту, когда солнце ещё томилось за горизонтом. Наконец первый луч достиг его глаз, и пришлось на миг зажмуриться. Не пряча лица он долго вдыхал полной грудью и сквозь ресницы рассматривал длинные тонкие тени от своих пальцев на столе. Пошевелил пальцами — казалось, что стол под ними нагревается от народившегося солнца.”
Сформулировать всю художку можно примерно так: надо высказать фигню, подразумевая при этом определённую нефигню, но так, чтобы читатель понял именно нужную нам нефигню. Тогда она становится гораздо сильнее, нежели высказанная прямо. Хотя если собственная читательская нефигня выйдет «хорошей» и/или созвучной, то тоже неплохо. Хоть так.
Не нравится? Катитесь на последний круг ада.
Такая вот технология. Тот случай, когда человеку к инструменту приладиться гораздо легче, чем наоборот. Такое бывает с незрелыми технологиями, но недолго. С языком же бьёмся уже тысячи лет.
Изменится ли это когда-нибудь? Никто не знает. А пока чтобы обошлось без слёз, надо притворяться, что в руках не топор, что рубишь не бамбук. И тогда, может быть, простят, что ты обезьяна.
