Жила-была свинья. Держала доброе хозяйство, управляла мудро, учёт вела аккуратно. Так спорилось у неё дело, что достигла она мифического баланса жизни и работы. В ненормированный график не верила, после работы законно и без всякого стресса валялась в грязи. Заботилась и о духовном развитии: обучалась, читала умные книги, размышляла о смыслах.
По соседству с ней жила корова. Она только и делала, что бродила по лугу, лежала и жевала траву. Звенел колокольчик, трава шевелилась на ветру. Вид у коровы был всегда отсутствующий, взгляд фокусировался только для того, чтобы выбрать новое место полежать.
— Ну что ты за создание, — выговаривала ей свинья, — Возьмись за ум, не вечно же тебе, стрекозе, на муравья надеяться.
— А я траву люблю, — невпопад отвечала корова, не сводя глаза в кучу, — и цветы.
— Вот придёт зима, будет тебе трава, — мрачно пророчила свинья, — А на цветы не надейся. Ни оркестра тебе, ни плачущей родни, ни путёвки в небо. Хотя вам, коровам, что рождение, что смерть — ты даже разницы не поймёшь.
— На небе самые лучшие цветы, — мечтательно продолжала корова, звеня колокольчиком.
— Перестань звенеть, ты меня раздражаешь! — злилась свинья, — Одумайся! Во-первых, никто тебя на небо не пустит. Ты ж не свинья, в самом деле! Во-вторых, никаких цветов там нет. На небе пусто и скучно, как у тебя в голове!
В общем, как любая приличная свинья, она рьяно занималась спасением неразумной. Корова лишь махала ушами, жевала, вторил бессмысленным движениям колокольчик.
— Постой-ка, кажется, я знаю, как тебе помочь, — осенило свинью, — Чтобы воззвать к твоей совести и гражданской ответственности, предлагаю тебе спор. Если ты права, и на небе и впрямь самые лучшие цветы и трава, ты получишь моё самое сокровенное — вот эту прекрасную лужу грязи. А если я права, то ты мне отдашь что-нибудь, что ж с тебя взять только… Да хотя бы вот этот ненавистный колокольчик, замолкни он навеки, зараза!
Муха села корове на веко, и она тряхнула головой.
— Ну вот и договорились, — обрадовалась свинья, — А судьи кто? Позовём нас рассудить кузена моего, дикого кабана. Нраву он жёсткого, любое бесчестие на клыки поднимет!
Одолевали корову мухи, трясла она головой без остановки. Свинья радовалась и тому, что колокольчик заполучит, и что корове помогает быстрее ступить на путь истинный, обостряя её проблему в целях катарсиса. Свинья гордилась своей просвещённостью, почитывала Ницше, и принцип «Падающего — толкни!» очень отзывался в её душе, как путь к становлению сверхсвиньёй, das Überschwein.
Явился дикий кабан, хмурился, выслушивая условия сделки.
— Подозрителен мне ваш спор, — заявил он, — Пахнет нехорошо, как от человеческого стола. Но раз поспорили, извольте честь держать. Я из леса, а у нас там с этим строго. Любые попытки лукавить пресекать буду люто!
И вот как-то раз пропала корова. Хватились её, а следов не найти. Луг стоит зелёный, травой налитый; колокольчик молчит, чего раньше не случалось. Ждали, не дождались — звали, не дозвались.
Однако отыскался свидетель, заяц. Видел он, как ушла корова в лес у подножия горы.
— Эх, — опечалилась за подругу свинья, потирая копытца, — А ведь я её предупреждала! Как ни грустно признавать свою правоту, а вышло так, как я предвидела. С тяжёлым сердцем принимаю победу в споре.
— Подождите, кузина, — нахмурился строгий кабан, — Предметом спора было наличие и качество травы на небе, но никак не исчезновение коровы.
— Ну конечно, дорогой кузен, — кротко отвечала свинья, — но посмотрите-ка наверх, что вы видите?
— Небо вижу, — отвечал кабан, — Облака ещё.
— Вот-вот. Хоть одну травинку видите? Или цветок?
— Не вижу, — признал кабан.
— Хорошо, мы их не видим, и корова тоже. Иначе она бы тут же вернулась за своим выигрышем, верно?
— Допустим, — уступил кабан, — Но с чего вы взяли, что корова отправилась на небеса?
— Помилуйте, да как могла эта недокорова, die Unterkuh, выжить в лесу? Это здесь мы свиньи великодушные, друзей и родственников принимаем и потчуем без всякой мзды. А в лесу ведь совсем по-другому. Там с честью строго, правда, кузен?
— Несомненно, — сдался кабан, — Вы выиграли спор.
Но недолгим был свинский триумф, ибо колокольчик безвозвратно ушёл вместе с коровой. Совсем не радовало теперь причинённое корове добро, раз свинья сама за это лишилась законного приза.
«Какая же я теперь Überschwein?», горевала свинья, «Без колокольчиков только простые свиньи расхаживают. Кто ж меня от них отличит?»
Едкая горечь отравляла свинье душу, пока не пришла ей идея.
— Значит так, — решила она, — Луг, на котором паслась корова, стоит теперь без дела. И хоть он был ничей, отныне объявляю его своим. На что ещё нам общественная собственность, если не на восстановление справедливости и утешение обманутых?
Сумрачно молчал кабан, бессмысленно моргал заяц-свидетель.
— Так ли я говорю? — потребовала свинья.
— Дело говорите, уважаемая кузина, — отозвался наконец кабан, кланяясь, — Суждение ваше объективно и справедливо, о чём строгий суд чести засим свидетельствует.
Корова тем временем ушла в лес так далеко, как никогда не ходила. Сама не зная как, оказалась она выше облаков. А там было всё: и трава, и цветы, и даже другие коровы.
— А, новенькая! — обрадовалась одна из них, — Ну ложись, пожуй.
Устроились они рядом. Заоблачная корова рассказывала как хорошо у них на небе.
— Понимаешь, здесь пусто и скучно, и только потому видно как красиво…
Куда ни глянь, вокруг дышало небо. Внизу дымили обрывки облаков, сквозь них как на книжной странице зеленели луга. Трава и цветы здесь наверху были не лучше и не хуже, просто другие. Как и раньше, новенькая жевала, махала ушами, глаза в кучу так и не собирались, колокольчик привычно позвякивал.
— А вот это ты оставь, — посерьёзнела заоблачная, — сними его. Ты своё уже отзвонила.
Упал колокольчик в небесную траву, навсегда похоронил свинские притязания.
— Ты блаженная, у тебя в жизни задача выявлять нутро окружающих, срывать маски в обращении с тобой. Падающего ты толкнула, так что здесь наверху находишься по праву. Ты есть die Überkuh, сверхкорова во всех смыслах.
Играл заоблачной травой ветер. Подрагивали бледные цветы. Новенькая смотрела вниз на облака и чувствовала себя странно. То ли заново родилась, то ли умерла, разницы она и впрямь не понимала. Красоты небесной постичь не могла, но на то она и красота, чтобы от глаз смотрящего не зависеть.
А внизу свинья ревниво оглядывала свой новый луг. Проку от него было мало, — он даже не был грязным — но глаз радовался. Горько-сладкой как тоник была эта радость, потягивала её свинья в моменты созерцания медленно, с расстановкой. Упиваться не получалось, слишком жгло от больших глотков. И лишь по ночам чудился ей звон далёкого, недосягаемого колокольчика.
