Любой настоящий гуманист это выздоравливающий мизантроп. Любить человечество возможно только на расстоянии — cпросите любого сотрудника сферы обслуживания.
Чтобы дойти до подлинной любви к человеку, нужно сначала приблизиться к нему на расстояние запаха изо рта, а потом отдалиться, абстрагироваться и только тогда разглядеть настоящие, чудесные его свойства. Те, за которые его можно любить.
Хотя это только возможные свойства. Мы любим не человека нынешнего — этот мешок с костями и мясом — мы любим его потенциал, высокие порывы, богоподобную власть над своей судьбой и миром. Именно богоподобную. Человек настолько совершенен в своём проекте, что даже не смог придумать ничего намного лучше самого себя.
Но если вы посмотрите на человека среднего нынешнего, то увидите страх, примитивные инстинкты, лень, боязнь ответственности и волчьи повадки в беззубом овечьем стаде. Нельзя пока создавать учения о сверхчеловеке, потому что сейчас в этом разглядят только учение о недочеловеке. От Ницше до фашизма один шаг.
Кого тогда сейчас любить? Ответ прост — любите того, кто любит. Никогда не проходите мимо настоящей любви. Эти пройдохи что-то знают. Может, научат?
А вот вопрос с остальными возвращает нас к мизантропии. Почему любой подросток уверен, что все вокруг идиоты, и что он мог бы править миром, если б только дали? Во-первых, потому что сам ещё идиот. Во-вторых, потому что взрослые такие же, только смирившиеся. Лишь дети — вот оно, незамутнённое человеческое начало. Им ещё только предстоит пройти все круги ада.
Но не получается долго плавать в мизантропии, то есть активной неприязни. Подросток видит, что всё вокруг такое бесхарактерное и чуть фальшивое. Но вырастая, понимает — бежать от этого некуда. С возрастом мизантропия становится экологичной, то есть превращается в доброжелательное безразличие.
А что? Вот выходите вы на улицу, а вам все улыбаются. Красота!
— Что пожелаете? — приветливо спросила девушка в белой униформе, оторвав меня от мыслей.
Я окинул взглядом лотки за стеклом.
— Скажите, а манго у вас настоящее?
— Конечно, — улыбнулась она.
— А почему оно стóит так же, как крем-брюле?
— У нас всё мороженое стоит одинаково.
— Но ведь в крем-брюле кроме стабилизатора, сливок и сухого молока, себестоимостей-то и нет. А манго надо привезти, держать в нужных условиях, да ещё и загустителей не больше пяти процентов — чтобы мороженое по стандартам считалось фруктовым. Вы знаете, какие это издержки? А сколько отходов? Ещё раз, почему манго стоит столько же, сколько крем-брюле?
Девушка поджала губы.
— Я не знаю, нам об этом не рассказывают. Так что вы будете брать?
— А почём шоколадное?
— По тридцать три.
— А ванильное?
— Тоже. Всё мороженое по тридцать три кроны за шарик.
— Но ещё же стаканчик?
— Да, это семь крон.
— Обычный? А шоколадный почём?
— Шоколадный тоже семь.
— Ну вот, вы опять себе противоречите! У вас что, поставки шоколада бесплатные? Или это не шоколад? В какой вселенной крем-брюле в обычном стаканчике может стоить столько же, сколько манго в шоколадном?
Девушка нахмурилась.
— Мужчина, я же вам уже сказала. Всё мороженое стоит одинаково — сорок крон со стаканчиком. Пожалуйста, поскорее, здесь ещё люди в очереди есть.
Я обернулся, трое стоявших за мной людей отвели глаза кто куда.
— Давайте ваше манго. В шоколадный.
— Конечно, — девушка вышколенно улыбнулась и взяла шоколадный стаканчик.
Пока она набирала, я рылся в кармане.
— Ещё раз, сколько всё вместе? Не уверен, что у меня мелочи хватит.
— Сорок крон, — она сказала это совершенно спокойно, с видимой решимостью терпеть любое насилие до конца.
Наконец я вышел на улицу с мороженым.
Прямо передо мной высилось здание современного бизнес-центра. А ещё выше было летнее небо, такое яркое, что глаза ломило. Чудесный день сегодня! Душа так и просит праздника. Я присел на скамейку около фонтана.
Поразмыслив, я понял, что мороженое купил зря. Часы говорили, что оставалось всего семь минут до начала моей встречи. А мне ведь ещё надо на восьмой этаж подняться и нужный офис найти.
И тут передо мной возникла девчушка лет четырёх, как моя дочь.
— Я тоже хочу мороженое, — заявила она.
Я огляделся. Её мама на другом конце длинной скамейки была увлечена разговором по телефону.
— Придётся купить, — пожал я плечами, — сейчас знаешь, без денег вообще никуда.
— А сколько монеток оно стоит?
Ого, да мы уже имеем представление об экономических отношениях.
— Сорок.
— Нет, ты вот так покажи, — она подняла ладошку с оттопыренными пальчиками.
— Ну ладно, вот, четыре, — я показал ей четыре пальца руки.
— А сколько это?
— Ну это… четыре, — не нашёлся я.
Она позагибала свои пальчики, внимательно посмотрела на них, потом опять на мою руку.
— Похоже на три, — заключила она.
— Да, только четыре.
— Ой, — она вдруг расстроилась, — а я свои монетки дома забыла.
Надо признать, торговалась она отменно. Но я был неумолим.
— Что ж поделаешь, — ответил я, — Приходите к нам в другой раз, будем рады вашему визиту.
Я поднялся, но остановился на полушаге.
— Хотя знаешь, может быть, это и к лучшему. Я вот ни на секунду не верю, что это действительно манго.
Девчушка что-то обдумывала. Я направился к зданию и через минуту вошёл в прохладный вестибюль. Подойдя к барьеру, я предъявил дежурному — полноватому мужчине лет пятидесяти — выданный мне пропуск.
— С мороженым нельзя, — сказал он.
— Да вы не волнуйтесь, я ничего не испачкаю.
— С мороженым нельзя, — абсолютно ровным, скучающим голосом повторил он.
— Ну тогда подержите? У меня встреча всего минут на пятнадцать. Я потом заберу, хорошо?
Он смотрел на меня безо всякого выражения. Его рука и не думала тянуться к кнопке, открывающей створки барьера. Я вздохнул и бросил мороженое в урну. Тогда он открыл, пропустив меня к лифту.
Когда двери лифта открылись передо мной на восьмом этаже, часы сообщили, что где-то там уже идёт моя встреча. Наконец я толкнул дверь с номером восемьсот тридцать два, и ко мне повернулись головы людей в деловых костюмах за большим столом. Один из присутствующих стоял у маркерной доски в плохо сидящем бежевом костюме.
Из всех я знал только его. Этот чудовищный костюм с возмутительным, пришитым к нагрудному карману платочком запятнал мою память навсегда. Увидев меня, человек расцвёл и сказал:
— А вот и наш гость! Господа, как вы знаете, у нас сегодня приглашённый специалист для консультации относительно легальных аспектов выхода на местный рынок. Разрешите представить…
— Давайте уже начинать, любезности отнимают время, — перебил я его, думая о мороженом из фальшивого манго.
Головы согласно закивали.
— Мне сказали, что у вас чрезвычайная спешка, — начал я.
Одна из голов послала сигнал своему телу, чтобы оно развело руками в знак беспомощного признания.
— Всё так, — подтвердила голова, — видите ли, нам поставили весьма агрессивные цели и сроки. И когда мы узнали, что только с торговой инспекцией все проволочки займут два месяца…
— Четыре.
Головы в недоумении переглянулись.
— Четыре?
— Да-да. Похоже на три, только четыре.
— Но ведь мы…
— И вообще, торговая инспекция это последний пункт в вашем списке. С ними всё гладко — формальность, не больше. А главные ваши проблемы это, — я начал загибать пальцы, — лицензия на хранение пищевой продукции в спецусловиях, положительное заключение комиссии по санитарным нормам, уплата акцизов на ввоз некоторых составляющих, которые вы не предвидели. У вас таковых три наименования. Причём это в ваш нынешний годовой бюджет не умещается, а значит придётся добиваться выделения средств на следующий. То есть, чтобы сделать всё это как полагается, вам потребуется три квартала, и тогда вы пропускаете следующий сезон.
Повисла гнетущая тишина.
— Хкм, — нервно кашлянула другая голова, — Я вижу, вы изучили наши материалы, спасибо. Мы здесь и собрались сегодня, чтобы понять, что со всем этим делать. Что порекомендуете?
— Я не вижу другого выхода, кроме как купить мелкого игрока на рынке и реализовывать вашу продукцию, используя его готовую инфраструктуру и имеющиеся лицензии.
— Мы это уже пытались, — возразила третья голова, — но нам по профилю подходит всего одна компания. И наши попытки ни к чему не привели. Они на грани банкротства, но наши предложения о переговорах там просто игнорируют.
— Конечно игнорируют, — кивнул я, — и знаете почему?
— Почему? — робко спросил бежевый костюм.
Тут мой взгляд случайно остановился на окне. Там внизу на лёгком ветру шевелился лес. На его окраине был разбит красивый парк, в котором блюдечком сиял пруд. Я подумал, сколько же стоит снимать офис в этом здании. Ты вроде в самом центре, но с таким видом из окна! Только красота позволяет выжить в этих душных офисных комнатах.
До меня вдруг дошло, что окно закрыто.
— А можно окно открыть? — спросил я.
— Конечно, — озадаченно ответил пришитый к карману платочек и подошёл к окну.
Я подождал, пока свежий — совсем не знойный — летний ветерок достигнет меня и вдохнул полной грудью. Нет, мне точно сегодня нужен праздник.
— Так почему игнорируют? — повторил бежевый костюм.
Головы выжидающе смотрели на меня.
— Я знаю основателя этой компании, — начал я задумчиво, — мы учились вместе. Так вот, он ещё в университете не мог заткнуться о своих пирогах. До смешного доходило. Его даже на вечеринки перестали звать. Я ему говорю: «Ну и что ты делаешь на экономическом факультете, если ты вечно в своих пирогах витаешь? Шёл бы в кулинарию». А он мне: «Я же бизнес хочу открыть. А пироги я и так лучше всех пеку». Так он, в общем, и сделал. И знаете, что?
Я в раздумье провёл пальцем по столу, чтобы посмотреть, соберётся ли на нём пыль. Пыль не собиралась. Здесь явно много совещались.
— Я встретил его пару лет назад. Так вот, он совсем не изменился. От него жена ушла, а он только о выпечке и говорил весь вечер. Это ведь любовь. Великая. Безумная. Рядом с такой любовью можно греться, как у костра. А горящего бедолагу всячески оберегать.
Я поднял взгляд на них.
— Вот у вас, например, какая любовь? Сдать отчёт, выполнить план, получить бонус, на море съездить. И опять всё заново. Уж не знаю, любит ли белка своё колесо. Если спросить, будет утверждать, что жить без него не может. А этот парень действительно любит. Любящий человек — он ведь как ребёнок. С ним по-взрослому говорить бесполезно. Его цеха будут печь до банкротства — пока судебные приставы за оборудованием не придут. А вы ему про «скупку активов» и «щедрое предложение» пишете.
На секунду воцарилась тишина.
— Это всё очень трогательно, — слегка сердито сказала новая голова, — но нам что с этим делать? Вы нам чем конкретно можете помочь в данной ситуации?
— Я ведь — как там записано? — консультант по легальным вопросам, — сказал я, и все закивали, — поэтому мои методы не совсем легальны. Я ведь поэтому здесь, правильно?
Головы как по команде опустили глаза.
— Если уговорить его нельзя, то остаётся только вынудить. У меня есть выход на начальника округа в санитарном надзоре. С его помощью на них можно так надавить, что им здание опечатают на следующий же день. Тогда он по рукам и ногам связан, будет не до упрямства. А тут явитесь вы на белом коне, топча его мечту и великодушно предлагая спасение. Стоить это вам будет так, что море в этом году отменяется. Но если это не сработает, то уже ничто не поможет.
Головы заметно оживились. Одна из них уже открыла рот, чтобы что-то спросить, но тут…
Но тут у меня зазвонил телефон. Я вытащил его из кармана, вызывал контакт с именем «Хохотушка». Я нахмурился.
— Господа, это неотложный звонок. Разрешите мне ответить, и через минуту мы вернёмся к нашему разговору.
Головы великодушно закивали.
— Разумеется, никаких проблем! — заверил меня бежевый костюм.
Я кивнул в знак благодарности, вышел за дверь и ответил.
— Да?
Не останавливаясь, я подошёл к лифту и вызвал.
— Привет, — сказала она, — ты не занят? Говорить можешь?
— Конечно, — ответил я, входя в открывшийся лифт, — Что такое?
— Тут твоя дочь срочно хочет с тобой поговорить, можно?
— Ещё как!
Лифт вёз меня вниз.
— Папа! — громко сказала трубка детским голоском, — мы по телевизору видели, что корабль утонул.
— Ого! — удивился я, — какой корабль?
— Подожди!
Дальше было слышно, как идёт экстренное совещание с мамой.
— Военный! — сказала наконец трубка.
— Вот это да! А кто его потопил — свои или враги?
— Как это?
— У мамы спроси, она, наверное, знает.
Снова совещание.
— Свои!
— Так это же праздник, значит!
— Как праздник?
— Ну знаешь, если затопили свой корабль, значит, больше не хотят, чтобы он воевал. Это же хорошо! А когда случается что-то хорошее, можно объявить этот день праздником. И потом люди в этот день радуются и поздравляют друг друга. А сегодня как раз такой замечательный день. Я тебя поздравляю, милая!
Трубка молчала.
— Надо сказать «спасибо» и тоже меня поздравить.
— Ну пока! — лаконично ответила дочь и отключилась. Она тоже не любила терять время.
В этот же момент мой лифт остановился на первом этаже. Я подошёл к барьеру. Дежурный нажал кнопку и выпустил меня.
— Я же говорил, я всего на несколько минут. А вы не поверили!
Он смотрел на меня с ничего не выражающей дежурной улыбкой. Я подошёл к урне и аккуратно достал оттуда своё мороженое.
— Видите, даже почти не потекло!
Улыбка с лица слезла, но он не сказал ни слова. Вот это выдержка.
— Я вот вижу, вам кольцо на пальце жмёт, — сказал я, указывая на его руку рядом с кнопкой, — значит, давно женаты?
Говорил я вполне дружелюбно, поэтому он, видимо, посчитал, что не ответить будет невежливо.
— Двадцать восемь лет, — сказал он нехотя.
— Ого! Моё уважение! — серьёзно ответил я, — Дети, наверное, есть? Может, и внуки?
Он внимательно смотрел на меня, ища подвох, но не находил.
— В прошлом месяце родился внук, — он позволил себе улыбнуться, на этот раз по-настоящему.
— Поздравляю! — искренне сказал я, — Вы официально самый успешный парень в классе. Вот помните, в детстве — один хочет стать лётчиком, другая актрисой, третий моряком. И все такие амбициозные, все считают, что завести семью и жить как все это всегда успеется. Это для лузеров. А на деле выходит, что просто иметь благополучную семью, где вас любят — это достижение покруче всех наивных мечтаний. Даже если вы всего лишь охраняете головы и костюмы от мороженого.
Было непонятно, насколько внимательно дежурный меня слушал, но после этих слов он нахмурился.
— Приятного вам дня! — решительно сказал он.
— А что до моряков, так они ж тонут, когда держаться не за кого, — невозмутимо продолжал я, — Чего тогда эти мечты стоят? Был у меня друг детства, стал моряком, и что вы думаете? Сейчас вот дочь позвонила, говорит, утонул вместе со своей посудиной. Даже вдовы после себя не оставил. Ну какой болван!
На его лице читался мучительный вопрос «за что мне это».
— Просто. Никчёмный. Кретин. — раздельно добавил я, пристально глядя ему в глаза.
В этот момент в них полыхнуло таким огнём, что я спохватился.
— Ну ладно, хватит о вечном. Такая погода хорошая! С праздником вас!
Выйдя на улицу, я снова сел на свою скамеечку у фонтана. После полутьмы здания солнце слепило вовсю, но я был ему рад. Сегодня можно. Сегодня нужно.
Девчушка была тут как тут и зажимала что-то в кулачке.
— У меня есть монетки! — радостно объявила она.
Я протянул ладонь, она стала складывать на неё камешки и отсчитывать.
— Раз! Два! Три! Четыре!
— Всё верно, девушка! Вот ваше мороженое!
Она захлопала в ладоши от радости. Потом с превеликой осторожностью — как драгоценность — приняла от меня стаканчик с мороженым.
Тут у меня опять зазвонил телефон. Вызывал контакт под именем «Индюк в нелепом костюме».
— А ты знаешь, что сегодня праздник? — спросил я девчушку.
— Какой?
— День затопления кораблей!
— Как это?
— А вот так! Сегодня все топят свои военные корабли.
Я примерился и запустил тренькающий телефон в бассейн фонтана. Он как настоящий кораблик проехал полметра, рассекая поверхность воды волной, и только после этого пошёл ко дну.
— Ура! — закричала девчушка и снова попыталась захлопать в ладоши, забыв, что держит мороженое. Оно плюхнулось на землю.
Услышав крик дочери, мама наконец обратила внимание, что её дочь стоит рядом с незнакомцем, а между ними на земле мороженое. Секунду-другую она пыталась понять ситуацию со смесью вежливой улыбки и тревоги на лице.
— Простите, она что, уронила ваше мороженое?
Я исподлобья посмотрел на симпатичную маму.
— Нет, это не моё. Она его купила и сейчас съест.
Повисла обалдевшая пауза.
— Ева, пойдём! Извините, — мама схватила дочь за руку и потащила за собой.
— Подожди! Это моё мороженое! — возмущённо закричала Ева, — Отдай! Не пойду!
Мамаша тащила её прочь, не обращая внимания на яростное сопротивление.
— С вас сорок крон! — крикнул я ей вслед.
