Искали Адриатику, к вечеру очутились в Доломитах. Это в детстве кажется, что все дороги ведут к морю, в жизни любая ведёт в забытье. После восьми часов за рулём оказываешься в каком-то пограничном состоянии и затерянном в Доломитовых Альпах итальянском городке Calliano в одну улицу. Здесь плывёт марево над раскалённой мостовой, и вместе с ним плывёт ощущение реальности. Полузаброшенные горные городки как будто сохраняются в качестве транзитных, duty-free (без обязательств) зон; их пересекают туда-обратно в безвизовом режиме обитающие по ту сторону существа и артефакты.
Начать хотя бы с того, что в горах не приветствуется время. Здесь и люди стесняются меняться быстрее альпийских вершин. Недалеко от городка стоит средневековый замок, так и слышишь стук копыт мулов, поднимающих воду, дрова, оружие и разнообразные товары. В Calliano идёшь на главную площадь, и там припаркованы малолитражки, а тебе мерещатся телеги, с которых бойко торгуют крупами, мясом, сыром, вином, тканями. Когда к вечеру отпускает жара, вместе с длинными тенями на площадь тянутся немногочисленные горожане — то ли обсудить парламентские выборы за стаканчиком, то ли смотреть, как будут вешать вора.
На ночь мы остановились в деревянном гостиничном доме, в котором из средств безопасности только скрип половиц на всё здание от любого шага. Из-за этого мы и прочие гости старались лишний раз не шевелиться, так что когда кто-то принимался бродить, — то ли вверху, то ли внизу, то ли в голове, — я почти не сомневался, что гостят здесь не только люди.
Ночью я проснулся, как всегда, будто меня вытряхнули из люльки в каком-то другом мире, где я не пригодился. Нельзя сказать, что я сплю чутко — я просыпаюсь за миг до того, что обычно будит чутко спящих людей. Дочь сейчас на ночь слушает то ли Хоббита, то ли Властелина колец, и странные голоса в соседней комнате бормотали что-то в темноте как в бреду, как одинокий связист где-то из-за грани шепчет бессмыслицу в пустой эфир. Я спросонья не мог понять, что это за персонажи, что за часть, что за мир, что за история.
— Куда вы направляетесь? — спрашивал строгий голос.
Другой голос тревожно что-то объяснял, оправдывался, уговаривал. Было ясно, что строгий не верит ему ни на секунду.
За открытым окном в ночной тишине защебетала птица. Я плохо разбираюсь в птицах, но говорила она так горячо, так убедительно, будто куда лучше разбирается в людях.
— По-во-ра-чи-вай! — повторяла она скороговоркой вновь и вновь, — По-во-ра-чи-вай, не-пе-ре-ви-рай! По-во-ррра-чи-вай!
Утром мы все вспомнили, что едем к морю. Я всегда думал, что только если ты забыл куда шёл и откуда, такой путь можно назвать значительным и до конца честным. А если вспомнил, оглянулся, увидел, что хотел совсем другого, тогда что это? Момент ясности или постыдная ретировка? Целеустремлённость или малодушие?
Но плохой отельный завтрак и счёт за ночлег как ничто другое помогают проснуться от тяжёлого дорожного сна, от иллюзий, от дурацких игр разума. Мы засобирались, ещё ведь полдня ехать!
А Calliano нас тут же забыл. Опустился призрачный шлагбаум, закрылась невидимая граница, восстановился неумолимый поту-и-этусторонний паспортный контроль. Пересекая границу города, мы оставляли за собой скучный, пыльный, еле живой населённый пункт в пять домов, в котором нужно было переночевать из-за близости к трассе и самой приемлемой цены в округе в единственном отеле.
