Только в третий мой приезд на Майами Бич у меня выдалось два-три свободных дня, чтобы осмотреться. Пляжи я не люблю, прибрежная культура изучена вдоль и поперёк, поэтому я сел на автобус, чтобы поехать через мост в сам город. Фасад бледнел с каждым километром, а масштабы наоборот увеличивались. Росли небоскрёбы, стирались за ненадобностью краски, а я размышлял о взлётах и падениях империй.
Мне всегда казалось, что даже двум империям мало места на глобусе. Что они всегда будут воевать, даже не воюя. Непосредственные военные действия — это уже, скорее, конечная стадия, когда уже что ж вы так поздно обратились.
Если в Первой мировой первыми капитулировали Центральные не потому, что некому было стрелять, а потому что сдался тыл, то и в нынешних империях исход определит глубинка. Если сдадутся Иркутск и Тюмень, Омаха и Денвер, Чанша и Чунцин, то не важно, что ещё блестят доспехи и патриотическая риторика.
Выйдя в городе наугад, я вместо гламурного курортного берега с кубинскими ресторанчиками очутился на плавящемся, неаккуратно отлитом асфальте в пустом переулке между небоскрёбами. Нещадное солнце. Скомканная обёртка от картошки фри, как местный вариант перекати-поле. Вместо зазывал, приглашающих на ведёрко мохито в ресторан, карта предлагала идти 5 кварталов до ближайшего фастфуда.
Всё это я видел в Америке уже много раз, но никогда в таком контрасте. Видимо, где-то здесь проходит черта между фронтом и тылом. Я шёл немного озадаченный, а встречающийся местный люд казался ещё озадаченнее.
Когда я вечером сел на обратный автобус, надо было при входе совать купюру в автомат рядом с водителем. Только сунув двадцатку, я увидел надпись, что автомат принимает бумажки максимум до десяти долларов. Двадцатка была однако старательно съедена. Водитель, не успевший предотвратить фиаско, поразил меня философским отношением к происходящему. Какая-то смесь безразличия и беспробудной ненависти к тем, кто задерживает маршрут, да ещё и за такую зарплату, мягко обволокла меня и больше не отпускала.
— Стойте! — вмешался сухонький седой старичок, зашедший за мной, совершенно чёрный, — Мистер ошибся! Не волнуйтесь, мистер, пусть просто все, кто входит, отдаст вам по доллару, пока вы не вернёте себе деньги.
Ни водитель, ни я возражений не нашли, так что старичок молодецки пристроился на входе и терпеливо объяснял ситуацию каждому входящему. Самые разные люди совали мне мятые однодолларовые бумажки. Я благодарил, а старичок улыбался, наверное, тысячному своему доброму делу за сегодня.
Мне успели вернуть 7 долларов, когда я вышел. В ответ на благодарность старичок лучился, махал мне рукой и уговаривал не расстраиваться. Расстраиваться я почему-то не стал и пошёл прожигать чудом возвращённые деньги на имперский мохито, подрывающий тыл.
