В лесу надо соблюдать все меры предосторожности. Например, я там никогда не закрываю глаза, даже не моргаю лишний раз. Дело в том, что шумящая над головой листва на каком-то особом языке говорит с моим вестибулярным аппаратом, а он от этого приходит в игривое настроение. Потеряешь бдительность — и мир вдруг переворачивается, и волнуется под тобой зелёное море, подбирается всё ближе. Из него торчат стволы, поддерживающие покрытый мхом и камнями потолок. Под клокочущей поверхностью трепыхаются, захлёбываются птицы; не в силах выбраться, они пищат на весь лес о спасении. Я им помочь не могу, ибо сам цепляюсь за потолок, как летучая мышь, кутаюсь в крылья, пока не отпустит, рискуя в любую секунду ухнуть в пучину головой. А если вдруг из пугающих зелёных глубин ударит в глаза предательский луч света, то буду только слепо метаться в панике, разбиваясь вдребезги об стволы.
Стряхнув морок, я сосредоточиваюсь и с крыльями наизготовку, выпучив глаза, цепляясь сквозь ботинки пальцами ног за землю, бреду на цыпочках в чащу потемнее, туда, куда не достанет свет, и только молю судьбу, чтобы потолок вдруг не двинул со скрипом вниз, как гидравлический пресс, и не вдавил меня в жадную изумрудную поверхность, немо и неумолимо, как Герасим. К счастью, там где бессильна судьба, очень даже сильна Юлька. Она поймает меня за рукав и заботливо выведет в лес пореже.
Там можно будет сесть на траву и перевести дух. Я улыбнусь Юльке благодарно. В редких деревьях хорошо. Там сонно и равнодушно, и никогда ничего не случается. Там подстерегает разве что вечное блаженство, если вдруг руки скользнут по траве, и я с коротким криком рухну в небо и, не успев ухватиться за дерево, пойму, что обречён, и буду падать всё выше и выше, и где-то там, где над проседью облаков вырастает орбитальное зарево, где морозная синева переходит в ослепительную черноту, замёрзну в заранее выбранной античной позе, и долго ещё после того, как Солнце сожжёт Землю, поставив точку в миниатюрной главе под названием «Человечество», буду с застывшими в драматическом прихмуре бровями бороздить запредельные пустоты.
И когда-нибудь научная экспедиция с Альфа Центавра выловит меня багром и, приняв за Млечного Прометея, наверняка поместит в Галактический музей главным экспонатом. Я буду стоять за стеклом на постаменте с непонятной надписью, строго глядя побелевшими зрачками в вечность, а трёхглазые посетители будут простодушно удивляться и показывать на меня щупальцами.
В общем, будьте осторожны в лесу!
